Министр был глубоко неправ в одном отношении. Да, с некоторой высшей точки зрения cacatum non est pictum*, а шедевры соц-арта проходят скорее по этому разряду, но с точки зрения современного арт-бизнеса
перед нами самое что ни на есть выдающееся искусство. Поэтому перед
нами как раз не позор, но, напротив, слава России. Наша страна вопреки
порой раздающимся мнениям о ее дикости и невежестве направляет
на родину современных искусств и художеств изделия, полностью
соответствующие самым взыскательным современным критериям художества.
Если кто думал, что тут дикая Россия, — то вот, для скептиков
и маловеров, различные картины с изображением политически
мотивированных совокуплений, а равно и разоблачившихся лиц обоего пола
с натуральными, а равно и приставными фаллосами. «Когда отстали, в чем?
— Все так прилажено, такие тальи узки, и соц-артистов вам начтем, что даже говорят иные по-французски». Россия завоевала в Париже заслуженную славу.
Другой вопрос, чего эта заслуженная слава стоит. После
того как арт и вообще прогрессивная общественность с большой силой
заклеймила кельнского кардинала-архиепископа монсиньора
Майзнера, который употребил запретный термин «дегенеративное
искусство», чем себя полностью и разоблачил, воздержимся и мы от таких
выражений, тем более что они и сущностно неверны. К тому искусству,
которое 70 лет назад вождями рейха было поименовано дегенеративным,
можно относиться как угодно, но нельзя отрицать в нем художническую
страсть, художническое искание и душевный порыв. Пусть даже, с иной
точки зрения, больной и причудливый. В этом смысле можно назвать
дегенеративным искусством «Груз 200» А. М. Балабанова — здесь все что
угодно, но только не штамповка изделий по лекалам.
http://www.expert.ru/columns/2007/10/29/naulitsepravdy/
Привезенное же вопреки противодействию министра в Париж
гораздо уместнее было бы назвать генеративным искусством. Поскольку оно
генерируется на основе довольно нехитрой программы. Соединять язвительно-освободительную
тему с образами телесного низа сегодня не то что дурак — ноутбук
в состоянии. Тут дело не в моральном — ниже патриотическом
— негодовании, а в утомлении от донельзя тупоумного остроумия.
Механическое производство, чуждое всякому художеству, хотя
бы и дегенеративному. Разница с невыносимо прекрасным творчеством
живописца А. М. Шилова разве лишь в том, что Шилов нарочито избегает
образов, относящихся к телесному низу, а тут, напротив, к ним нарочито
прибегают. Но не всякий сочтет это различие принципиальным.
С иной точки зрения, что за беда? А. М. Шилов производит аэрографические парсуны, соц-артисты приделывают к телесному низу блистательную мефистофельскую иронию. Все при деле, всякая птичка своим носиком кормится.
Сходство в качестве есть, но есть и важное различие. А.
М. Шилов и сродные с ним мастера находятся в зоне критики. Отсутствует
механизм, который обеспечивал бы бесперебойную работу аэрографической арт-машины, погубляя в общем мненьи всякого, кто сомневается в величии Шилова. Тут либерализм — кто-то умиляется, кто-то ругается, аэрограф пишет, все довольны.
В случае с генеративным искусством противоположного
извода ситуация иная. Имеется эффективный механизм реагирования
на критику. «Запрещено запрещать». Причем под «запрещать»
подразумеваются не только речи министра про позор России и монсеньора
про дегенеративное искусство, но и вполне обывательское «Welche
Scheisse!». «Ось, бач, яка кака намалевана!» также есть репрессивное
поползновение, причем возбраненное далеко не только светским и духовным
князьям. Какой-нибудь ни на что не претендующий человек
подлого звания может себе такое позволить, но добропорядочному бюргеру
надлежит наблюдать порядок и отнюдь не произносить незрелых речей
о том, в чем он ничего не понимает. Тем более что его задача
не критиканствовать, а с умным видом изображать восхищение.
В случае неправильного суждения — как было хоть с тем же кардиналом-архиепископом
— механизм отпора тут же срабатывает, и посмевшему сказать «Welche
Scheisse!» выставляется длинный счет из всех имевших место в истории
случаев прегрешения власти против свободного творчества. Ибо запрещено
запрещать не просто так, а для того, чтобы никакой пьяный Хрущев
никогда больше не посмел поименовать творцов художественных ценностей
обстракцистами и пидорасами.
Поскольку оборона должна быть глубоко эшелонированной,
строгий запрет применяется отнюдь не только к лицам в звании Хрущева,
употребляющим негодные слова, но и гораздо более расширительно.
«Смотрите, наслаждайтесь и не чирикайте» — это ко всем относится.
Рациональная логика тут есть. Паскаль заметил, что, если бы геометрические теоремы задевали людские интересы, из-за них бы велись войны. Современное искусство — это не какие-то
вольно резвящиеся обстракцисты (хотя бы они периодически и желали
представить себя в этом качестве). Это весьма обширная и жестко
монополизированная индустрия, в отличие от геометрических теорем
интересы затрагивающая — и весьма. Перестроечные послабления
a la Горбачев тут недопустимы — чуть тронешь, отстроенный механизм
начнет сыпаться. Как и с идеологией КПСС, длить существование малины
можно, лишь обладая твердостью М. А. Суслова. Которую творцы и кураторы
генеративного искусства, к счастью, и являют.
*Нагаженное не есть нарисованное (лат.).
|
